Интервью с Андреем Могучим

Интервью с одним из самых главных театральных режиссеров современности АНДРЕЕМ МОГУЧИМ.

(для наших студентов: обратите, пожалуйста, внимание, на то, кого он называет в том коротеньком ряду собственных учителей. Нашего преподавателя по сценической речи Галину Васильевну Комякову).

Андрей Могучий - режиссер, странным образом существующий вне театра, сближаясь с веселым искусством перформанса и продвинутым современным искусством. Он всегда работал вдали от косных театральных учреждений и, видимо, поэтому остался легким, веселым и адекватным человеком, готовым интересоваться и восхищаться посторонними предметами. Может, потому он не похож на театральных людей с их снобизмом и зацикленностью на себе, что "происхождение" у него другое. Сначала Ленинградский институт авиационного приборостроения, потом Институт культуры: "Мы, наверное, были последними из технических студентов, сдвинутых на лирике".

- Скажите, а Могучий - это Ваша фамилия или псевдоним?

- Да, это моя фамилия. У меня никогда и мысли не было брать псевдоним, хотя много казусов происходит по этому поводу. Я считаю, что нормальный человек такой псевдоним взять бы не мог.

- Расскажите немного о своей семье. Про папу, про маму...

- Отец мой был врач-микробиологом. В советские времена он много работал в ООН, ездил по всему миру, а я - с ним. В частности, детство и подростковый возраст прошли в экзотических странах. Я вырос на Кубе, жил там, где - то с двух до пяти лет...

- Значит, Вы хорошо говорите по-испански?

- Нет, что Вы! Говорят, что я в детстве говорил, но, приехав домой, забыл. И еще я пять лет был в Монголии.

Мама моя была юрист. Но по своей специальности она работала недолго. После моего рождения она перестала работать и посвятила свою жизнь мне и моей сестре.

- Вы родились в Санкт-Петербурге?

- В Ленинграде (улыбается). Был такой город. И для меня это важно.

- Значит, это Ваш родной город?

- Да. Несколько поколений родственников родились в Санкт-Петербурге. Родители, конечно, бабушки и дедушки, а дальше корни уходят в Польшу, Чехию, Литву, ну и в Россию, конечно.

- Могли бы Вы немного рассказать о своем детстве. Вы были хулиганом?

- Нет, хулиганом я не был. Знаете, я очень благодарен своим родителям, потому что я вырос в очень хорошей и дружной семье и для нас всех семейные ценности стояли на первом месте. Поэтому и для меня семья, дети - очень важная, приоритетная составляющая моей жизни. Дороже для меня нет ничего. Несмотря на всю мою фанатичную преданность профессии, работе, я всё равно понимаю, что это всё никакого значения не имеет, по сравнению с тем, что у меня есть семья.

Мое детство - это Комарово, потому что Комарово - это мой Мир, который наступал ежегодно, вместе с летними каникулами. Абсолютная свобода на три месяца, зона бесконечного счастья. И только сейчас ко мне приходит понимание, в каком культурном контексте я вырастал. Это был дачный поселок, где в то время жила советская художественная интеллигенция. В те времена, когда меня впервые привезли на дачу, где-то на соседней улице жила Ахматова. Неподалеку дачи Товстоногова, Шостаковича и многих других великих людей. Конечно, в детстве мне не было до этого никакого дела. Важнее для меня был велосипед, Щучье озеро и друзья. Ну можно было, конечно, оказаться в одной очереди за молоком, например, с Юрским или Лебедевым... Вот и весь контакт с "культурным слоем".

- А кто Ваши учителя? И есть ли они у Вас?

- У меня есть такая сентенция, которую я часто повторяю своим студентам, что только ученик может назвать своих учителей, но не учитель - учеников. Только я знаю, у кого и что я взял, чему научился. И не все, кто формально были моими учителями, были таковыми на самом деле и, наоборот, некоторые из тех, кого я мог бы назвать своим учителем, не подозревают, что я - их ученик. Институции для меня ничего не значат, мне важны конкретные люди, которые "заражали" меня профессией. Своим учителем считаю Коробова Николая Викторовича, ученика З.Я.Корогодского. Комякову Галину Васильевну - моего педагога по сценической речи. Я бы хотел в первую очередь назвать именно эти две фамилии.

Еще один человек, который, возможно, очень удивится этому факту, если это прочтет. Это - Миша Хейфец. По первому образованию я инженер. И в институте, где я учился, студию пантомимы вел Миша. Он, по сути, и был первым, кто открыл для меня существование какого-то другого мира, о наличии которого я и не подозревал.

- Тогда Вы и Славу Полунина знаете?

- Совершенно верно. Впрямую я у него не учился, в Лицедеях не был, но очень внимательно следил за тем, что они делают, и был на всех их первых спектаклях. Слава приглашал меня в свои разные проекты, и я в них участвовал с большим удовольствием. Полунин одна из важнейших фигур в моей жизни. Его "Мим Парад", Караван Мира! Территория тотальной свободы в течение нескольких дней. Конечно, такие события взрывали сознание. И я еще больше и больше открывал для себя этот колоссальный мир, которого я до Славы не знал. Я не могу сказать, что мне очень хотелось попасть в этот мир, в него было страшно даже входить, но он был заманчив.

Конечно, я не могу не сказать о Кристиане Люпе. Это - польский режиссер, у которого я стажировался, кстати говоря, в Германии. Сегодня, на мой взгляд, это - лучший режиссер мира. Он всегда был уважаем, но сейчас он просто Первый. У него много учеников в Польше и, несмотря на их молодость, всё равно каждый его новый спектакль показывает, что, мастер моложе, мастер рискованнее, мастер идет по проволоке. Учиться у него мастерству и такой художественной молодости и свежести - это величайшее счастье.

- А как Вы пришли в профессию?

- Где-то с третьего курса института я начал плотно заниматься режиссурой. Но это была, конечно, любительская история и на студенческой сцене. А к пятому курсу я уже понял, что по специальности я не буду работать никогда. Потом у меня возник собственный театр. Полулюбительский. Мы лет пять -шесть, занимались только упражнениями и лабораторным творчеством. Спектаклей мы не делали принципиально! Меня в то время действительно интересовали методы А. Гротовского. И всё свое свободное время мы посвящали изучению его творчества и системы актерского тренинга. Станиславского - на свалку! Мейерхольд! М.Чехов! Естественно, это всё было связано с молодостью, с эпатажно отрицающей мотивацией. Да, собственно, как и сейчас у молодых режиссеров. Несколько лет назад я начал работать с молодежью, можно сказать из "чисто эгоистических целей". Мне очень хотелось понять, чем они живут, узнать, в чем их ощущение жизни и профессии, поделиться с ними своим. И иногда, услышав подобные разговоры от них, думаю: "Эх, ну чё ж вы!", а потом понял - молодость, и в этом их свобода и сила! То, что я говорю, они сейчас не всегда готовы слышать, но когда-то это им, надеюсь, пригодится. Только с возрастом и опытом начинаешь понимать, что ценно, а что нет. И что в принципе практически вся режиссура ХХ века вышла из одного источника и имя этого источника - Станиславский. И не всё так просто и оголтело, как в молодости.

- Для Вас важны успех, слава?

- К своему стыду, важен.

- Почему к стыду?

- Я Вам сейчас объясню, и поверьте, совершенно не кокетничая. В спорах с самим собой убеждаешь себя, что работаешь не для успеха, и это действительно так. Театр для меня - средство познания, изучения актуальной темы, болевых точек. А потом, когда к тебе успех приходит, то чувствуешь, что этому рад, и думаешь, неужели ты вот ради этого?.. Конечно же, эта зависимость естественна для художника. Мы - публичные люди, и успех дает нам признание, повышает самооценку, что, в свою очередь, дает силы для движения дальше. Но он же нас и убаюкивает, соблазняет "почиванием на лаврах"... Я хочу избавиться от этой зависимости. Например, у меня достаточно "Золотых масок", штук шесть, и когда их дают, ты говоришь: "Ну что это! Какое это имеет значение?" А когда тебя не включают в список номинантов, думаешь: "В чем дело? Что случилось?" И хотя я понимаю, что это - неизбежные вещи, но хочу с этой неизбежностью поспорить. На мой взгляд, есть ценности более важные для художника. Я знаю две вещи, которые двигают художником: тщеславие и психотерапия. Они, конечно, соседствуют, но человек, занимающийся искусством как психотерапией, мне интереснее, чем человек, занимающийся из тщеславия. Конечно же, это всегда какая-то более сложная комбинаторика. Но я надеюсь, что в моей жизни наступит такой этап, когда один из этих компонентов будет убран. Когда у меня останется только одна психотерапия.

- Скажите, а какой театр Вам нравится?

- У меня жанровых и вкусовых ограничений практически нет. Я люблю разный театр. Я не могу сказать, что психологический театр для меня закрыт. Нет. Если он сделан подлинно. Я не могу сказать, что я люблю или не люблю концептуальный театр. Всегда стоит вопрос качества, подлинности и профессионализма. Собственно, и всё.

Беседовала Маргарита Мойжес, куратор культурных проектов в общественной организации «AVP»